На тропах Тянь-Шаня

Вечер застал нас в горах Терскей-Алатоо, в ущелье Заука, откуда мы должны были свернуть в урочище Чолок-Тер, к стану охотников-барсоловов, расположенному у подножья скал верхней альпийской зоны.

Продолжать ночью путь на утомленных лошадях по узенькой, еле заметной конной тропке, местами проходящей над обрывами, было рискованно. Мой спутник – охотовед Заукинского охотничьего хозяйства Алексей Иванович Полтавский предложил заехать на ночлег к его старому знакомому – известному в Приисыккулье охотнику Кулубаю Абышеву, летняя стоянка которого находилась в ущелье Заука на нашем пути. Мне давно хотелось познакомиться со знатным охотником и я с радостью согласился побывать у него.

Отдохнув немного на опушке елового леса и дав передышку коням, мы тронулись дальше. Взошла луна. Причудливые очертания гор с массивами стройных тянь-шаньских елей чередовались с крутостенными каменными скалами, то гладко отполированными, то покрытыми темно-зелеными зарослями стелющейся арчи. Освещенные лунным светом, отчетливо выделялись острогрудые пики и утесы, упирающиеся своими вершинами в синеву ночного неба. На дне ущелья отсвечивала серебром бурлящая река.

Часа через два пути приветливо замигали огоньки чабаньих кибиток. С этого места начинались в июле летние пастбища – джайлоо. С оглушительным лаем окружила нас свора сторожевых собак.

Алексей Иванович, неоднократно навещавший чабанов, уверенно повернул коня к небольшой юрте, в которой проживал Кулубай Абышев, отлавливающий в окрестностях ущелья сурков.

Заслышав подъезжающих, на пороге юрты показался хозяин. Он приветливо поздоровался с нами. Так впервые встретился я с почтенным 70-летним охотником-звероловом.

Утомленные тяжелой горной дорогой, мы с наслаждением отдыхали на разостланных кошмах. По всему видно было, что здесь живет промысловый охотник. Два ружья, звериные шкуры, многочисленные капканы, самодельные ловушки, развешанные патронташи – все говорило о профессии хозяина.

Гостеприимный Кулубай радушно угощал нас кумысом; который с удивительным мастерством умеют приготовлять в Киргизии.

С интересом присматривался я к Абышеву. В 70 лет он выглядел ещё совсем бодрым, полным сил и здоровья. Высокий, широкоплечий, с открытым выразительным лицом и проницательными карими глазами, он очень располагал к себе. Узнав, что я работал в управлении охотинспекции республики, он задал мне массу вопросов и было приятно отметить, с каким живым участием интересовался он вопросами охотничьего промысла.

На мой вопрос, как это он, находящийся по целым сезонам в глубине гор, знает больше новостей, чем многие городские охотники, Кулубай, улыбнувшись, ответил:

– Кто любит по-настоящему родной край, природу, тот всегда будет в курсе законов и правил по охоте. – И тут же добавил: – Хоть и очень высоки киргизские горы в Тянь-Шане, но и на их вершины быстро приходят сейчас новости.

С заслуженной гордостью говорил Кулубай, что киргизское охотничье хозяйство ежегодно дает больше 100 тысяч чудесных шкурок серого и красного сурка, 70-80 тысяч акклиматизированной у нас ондатры, несколько тысяч белки-телеутки, неведомой в угодьях Тянь-Шаня еще 10 лет тому назад. Хвалил дорогие меха нашей каменной куницы-белодушки и красивые, пушистые шкурки местных лисиц.

Радовался, что пополняем мы из Киргизии отечественные и иноземные зоопарки мощными круторогими красавцами – теке (козерогами), горными баранами – архарами, барсом, рысью и такими ценными птицами высокогорья, как улары, серпоклювы, бородачи-ягнятники, а также крайне редкими горными (индийскими) гусями и пернатыми зимовщиками Иссык-Куля – белоснежными лебедями…

Разговор наш в эту первую встречу касался главным образом охотничьих тем и нелегкого труда зверолова.

Труд же старого охотника-зверолова был немал. 30 снежных барсов-ирбисов, почти такое же количество бурых белокоготных медведей, более 20 семиреченских рысей, сотни тянь-шаньских лисиц, несколько десятков волков и тысячи сурков и барсуков были добыты им и сданы государству. Много видел, много испытал старый охотник. По моей просьбе Абышев рассказал о многочисленных своих встречах со зверями и о многих то полных трагизма, то юмора охотничьих случаях.

Характерной чертой в рассказах Кулубая была присущая ему скромность, и это невольно располагало к нему слушателей. Так на просьбу рассказать, как спас он однажды напарника своего, подмятого медведем, Кулубай ответил:

– Я не мог не выстрелить в упор в зверя, когда он подмял под себя друга. Таков обычай в горах наших. Беда в горах, когда снежная оплывина может неожиданно свалиться на голову. Да ведь и меня не раз выручали друзья. А как же иначе.

И он поведал нам, как нежданная беда однажды нагрянула и на него, при встрече с медведем, по которому он выстрелил не совсем удачно. Это был девятнадцатый медведь Абышева, оказавшийся для него чуть не роковым. На всю жизнь осталась поврежденной этим зверем левая рука охотника и шрам на щеке.

…Хоть и, не велик, но силен тянь-шаньский бурый белокоготный медведь. Почти все звери наших гор уступают ему дорогу. Обычно он не нападает первым не человека, стараясь незаметно уйти, но раненый бывает свиреп и смел.

…Выйдя охотиться на горных козлов-теке, Кулубай долгое время преследовал по крутизне скал тяжело раненного им огромного рогача. Взял его. Но место было настолько неудобно для свежевания туши, что охотник спустился чуточку вниз и сразу приметил небольшую скальную площадку, где и решил передохнуть и разделать тушу животного.

И вдруг почти в упор из-за большого камня-валуна неожиданно высунулась голова медведя. Зверь остановился, принюхиваясь…

Кулубай выстрелил. Раненый, разъяренный медведь взметнулся на дыбы и пошел на охотника. Отступать было некуда: справа возвышались высокие скалы; слева – пропасть. Перезарядить одностволку Кулубай не успел. Начался неравный поединок.

Человек и зверь стояли вплотную друг перед другом. Счет времени в таких случаях ведется на доли секунды. Выдержка и находчивость спасли Кулубая. Видя перед своим лицом окровавленную разинутую пасть зверя, Абышев сунул в нее левую руку, а правой выхватил нож. Он помнил, что успел нанести медведю удар под сердце и… потерял сознание.

Охотника и рядом тушу убитого им медведя нашли старые друзья Кулубая, тоже охотники.

– Много потерял я тогда крови, аксакал, – обращаясь ко мне, произнес Абышев. – И все-таки друзья спасли меня, и я живой сижу перед вами.

– Так ведь ты добыл всего 25 медведей, а тот был девятнадцатый. Когда же успел взять остальных? – спросил я.

Кулубай улыбнулся и, показывая на шрамы на руке и лице, ответил:

– Раны на теле охотника заживают быстрее, чем я думал. После выздоровления я свалил еще шесть зверей.

…Нелегко выследить барса, трудно словить его, еще труднее бывает взять его из ловушки живым и невредимым. Много барсов брал зверолов с напарником своим, а когда был помоложе, и один брал их из капканов живьем. Но на охоте бывают разные случаи. Снежный барс – не лисица, не кошка, а мощный, сильный зверь.

И вот как-то в капкан попалась матерая барсиха. Абышев был один, напарник его где-то отстал. Зверь, приметив человека, заметался. А когда зверолов подошел к капкану, барсиха резко рванулась и задняя лапа ее, плохо защемленная пружиной, вырвалась. Очутившись на свободе, барсиха сразу метнулась в скалы.

– И ты упустил ее? – удивленно спросил я.

– Я не упустил, аксакал, а пожалел стрелять. Убить ее было просто, а вот взять живьем и показать в зоопарке, чтобы тысячи посетителей видели, какие звери водятся у нас, – в этом задача зверолова. Я подумал, что если она даже не попадется мне второй раз, со временем возьму ее барсят.

Много теке и архаров доставлял на зообазу опытный зверолов. Трудно на самодельных “волокушах” спускать этих животных (весом в центнер) с высокогорья. И мало кто, видя их в вольерах зоопарков, представляет сложный труд охотника-зверолова. Много следов, много звериных троп, путаясь, перекрещивается на крутых кряжах Тянь-Шаня. Сотни километров, порой очень тяжелых, исходил Кулубай то в поисках осторожной, чуткой рыси, то скрадывая хищных барсов, то отлавливая теке, эликов и архаров.

– Пока крепки руки и ноги и работает голова, продолжаю свой труд: помогаю государству в добыче пушнины, учу молодежь. – Так говорит сейчас о себе Кулубай Абышев – уроженец Прииссык-кулья, горный промысловый охотник, зверолов и следопыт.

…Уже давно был закончен ужин, выпит кумыс, но так уютно горел огонек в юрте и так интересны были рассказы Кулубая, что спать никому не хотелось.

Охотники обычно избегают говорить о своих неудачах и ошибках. Абышев -наоборот, не скрывал их. И с присущим ему юмором рассказал нам, как однажды он совершил сразу две ошибки. Застигнутый неожиданно бураном высоко в скалах, он вспомнил, что не взял с собой “кошек” на обувь. Спускаться без них по скользким, обледеневшим камням при слепящем глаза снегопаде – нечего было и думать. Ко всему этому уже смеркалось. Топлива, хотя бы даже для малюсенького костра, в этой зоне гор разыскать было негде. Так и провел Кулубай в мокрой одежде всю ночь под уступом скалы, ежась от холода.

О второй своей ошибке охотник вспомнил утром следующего дня, когда выстрелил по стаду козерогов. Сотни раз испытанное ружье сделало подряд две осечки. Патроны оказались отсыревшими за ночь.

– А я, считавший себя опытным охотником, не учел этого, и больше километра долго, терпеливо полз, подкрадываясь к животным, с негодными зарядами. – Так закончил этот откровенный рассказ Кулубай.

Он не побоялся, что над ним посмеются за такую “концовку”. Но допущенные ошибки учел навсегда.

– Никогда больше не ходил я в верховья гор, не уложив в рюкзак непременные для хождения по скалам “кошки”, не оставлял в непогоду и патронташа поверх одежды.

– Ну, а в тот раз так и не выстрелил? – спросил я.

– Эх, аксакал, неужели ты мог подумать, что теке стали дожидаться, пока у меня подсохнут в патронах пистоны и порох?

Был у Кулубая и такой случай. Когда он подходил уже на верный выстрел к архарам, стадо которых он выслеживал целый день, из-под ног его предательски сорвался камень и, покатившись в ущелье, шумом своим мгновенно спугнул табун.

– Случай этот помог мне, – сказал Абышев, – научиться ходить на охоте бесшумно. Так что и этот урок не пропал даром.

…Пора было ложиться спать. Мы вышли из юрты взглянуть на пасущихся коней. Стояла тихая звездная ночь. Где-то в еловом лесу гулко прокричала сова и сразу смолкла…

Легкий ветерок с ледников нес аромат альпийских цветов и хвои, шелохнул ветки елей и, казалось, что они, зашептавшись между собой, передают друг другу какие-то только им одним известные горные были…

Утром Кулубай проводил нас несколько километров верхом. Распрощавшись, я долго думал о человеке, посвятившем более полувека своей жизни трудному, беспокойному и всегда почетному в киргизских горах охотничьему промыслу.

К. Беренс

“Охота и охотничье хозяйство № 2 – 1963 г.”