Жадный ворон
Б. Водопьянов
“Охота и охотничье хозяйство № 7 – 1987 г.”
…Утро было морозным и тихим. Деревья, земля и скалы прикрылись огромными снежными простынями, ослепительно засверкавшими белизной в лучах восходящего солнца. Кедровая хвоя, проглядывавшая сквозь кухту, казалась зеленее. Где-то высоко в небесной сини послышался гул реактивного лайнера… Меня потянуло в тепло и уют, к горячему чаю, жаркой печке, транзистору. Я затушил костер и направился к зимовью. Холодная бессонная ночь не прошла бесследно. Появилась какая-то слабость, тело все ныло, словно побили меня. Но постепенно я разошелся, а когда спустя минут сорок встретил свежий соболий след, так и вовсе ожил. Крупные парные отпечатки, нарушая снежную целину, вели вверх по склону в сторону высокоствольного кедрача, называемого в Прибайкалье “дубняком”. Решаю пойти следом соболя. В “дубняке” после ветра должно опасть много шишек. Белки не замедлят, конечно, воспользоваться ими, и по пороше их будет легко разыскать. “Ну а попутно интересно будет и соболий след протропить”,- подумал я.
Заранее предвкушая удачу, я медленно вывершивал разнолесьем, за которым и начинался “дубняк”. И тут послышался вдруг вдалеке несмолкаемый гомон скопища воронов. Он наполнял округу разнообразнейшими звуками: бульканьем, хриплым карканьем, клонканьем, похожим на то, если бы кто-то звонил в небольшие надтреснувшие колокола. Этот концерт деловитых птиц меня сильно насторожил. Без причины не станут вороны гомонить!
“Видно, павший лось или медведь в петле”, — подумал я. (Такое у нас в Прибайкалье бывает. Ставят на тропах медвежьих стальные тросики браконьеры в надежде разжиться целебным сальцем.) Я на всякий случай заменил беличьи заряды пулевыми и осторожно двинулся в сторону птичьего грая.
Вот и кедровник. Высоченные, похожие на исполинские колонны стволы поддерживали в высоте заснеженные раскидистые кроны. Здесь особенно остро пахло багульником, смолой, снегом. А тут еще это кликушество воронов, похожее на камланье шаманов, пришедших в экстаз. Такое запоминается надолго!
Однако, когда я подошел ближе, то, как ни всматривался, зверя большого не видел. Только птицы, угольно-черные, крепконосые, плотно сбитые, суетились на снежной поляне, ошелушивая кедровые шишки. Так вот оно что! Вороны слетались в “дубняк”, чтобы позавтракать кедровыми орешками. С подобным явлением я не встречался еще. Стараясь в деталях рассмотреть необычное пиршество, я стал подвигаться, прячась за стволы кедров. Однако птицы быстро меня заметили и разом взлетели. Сколько их было здесь? Пожалуй, больше трехсот! Я очутился словно бы в черной туче, средь шуршанья и хлопанья крыльев. Правда, вороны быстро поразлетелись, мелькая за деревьями, как большие черные тряпки, сдутые ветром. Но не все: на утоптанном снегу лежало, распластав крылья, три черных гурмана. Чуть дальше я увидел еще одного, пытавшегося скрыться за выворотень. Я без труда догнал птицу и взял ее в руки. Ворон взглянул на меня колким тёмно-синим, как ягода можжевельника, глазом без испуга и, как мне показалось, тоскливо.
“Что с тобой, Яша?” – спросил я попавшую в беду птицу. Словно поняв мой вопрос, ворон широко открыл клюв, а из него… посыпались в снег кедровые орехи. Оказывается, он обожрался, правда, не в такой степени, как собратья его, уже испустившие дух.
Пытаясь как-то помочь незадачливой птице, я наклонил ее вниз и начал массировать зоб. Ворон срыгнул еще горсти четыре орехов. Ну и ну!!!
Когда зоб сделался мягче, обжора несколько оживился, закрутил головой и начал подергивать крыльями. Я опустил птицу на снег. Она попыталась взлететь, но не смогла. Видно, желудок сильно болел. Оглядываясь на меня, ворон тихонечко удалился и спрятался где-то.
“Да, брат, – сказал я вслед птице, – жадность до добра не доводит”. А про себя подумал: “Не похож ли я сам на этого ворона?”…
